Материал Euroradio
Пока весь цивилизованный мир празднует «Месяц гордости» (Pride Month), в Беларуси на государственном уровне продолжает цвести гомофобия, а силовики и пропагандисты нередко выбирают ЛГБТК-людей в качестве мишеней. После начала войны репрессии в стране не думали прекращаться. Из-за этого напряжение и в обществе, и внутри властей только растёт.
Еврорадио поговорило с квир-людьми, которые (пока что) остаются в Беларуси. Они рассказали, каким видят наше общество и как поменялось их ощущение собственной безопасности в последнее время.
«Гомофобия — ценность этой власти»
— Мне 27 лет, я художница и ЛГБТК-активистка. И я открытая лесбиянка. Когда говорю «открытая», то подразумеваю открытость в медиа и безопасной личной коммуникации. Например, я не стану отвечать, что у меня есть любимая девушка, если меня об этом спросит мой инструктор по вождению или пьющий сосед сверху. Самоцензура ради безопасности – это вшито в каждого ЛГБТК-человека, и это унижает достоинство, лишает спокойствия. Сейчас, когда на гомофобию наложились неослабевающие политические репрессии, самоцензура и чувство небезопасности выросли вдвое. Я даю это интервью, не называя своего имени, именно из-за этих новых рисков. И активизм в Беларуси сейчас не про то, чтобы что-то изменить, как это было раньше, – он для того, чтобы хотя бы побыть вместе, поделиться человеческим теплом в сложные времена, — говорит Алина (имя изменено).
В Беларуси Алина не чувствует себя защищённой — говорит, что не может воспользоваться даже теми «весьма скромными правами, которые ещё остались в стране». И на уровне законодательства и правоприменения, и в бытовом общении.
— Гетеросексуальный человек спокойно говорит «это моя жена», «это наш ребенок», «это наш общий дом» – и эти статусы закреплены, для всех понятны и всеми приняты. В более юном возрасте вопрос брачного равноправия, опеки над детьми, права наследования и т.д. не стоит так уж остро, но сейчас, когда мне почти 30, я постоянно думаю об этом. И это в нагрузку ко всем прочим грустным мыслям, которые есть у белорусов после 2020 года.
Алина живёт в Минске, где, по её словам, не особо обращают внимание на посторонних. Поэтому она себя чувствует лучше, чем многие другие ЛГБТК-люди в Беларуси. Она — активистка и постоянно слышит истории о том, как людей выгоняют с работы или из дома, избивают, шантажируют – и всё это из-за гомофобии и трансфобии.
— Мне никогда не было так страшно в Беларуси, как в последние два года. И я никогда не любила Беларусь острее, чем сейчас. Когда понимаешь, что даже при всех рисках и дискомфорте хочешь быть здесь, а не где-либо ещё, это переводит отношения с пространством на новый уровень. Но эту угрозу, которая над всеми нами нависла, нельзя раз и навсегда принять, а потом больше никогда не нервничать. Время от времени меня накрывает волна ужаса, и я чувствую себя маленькой и беспомощной перед лицом беспощадного и огромного государства.
Уехать из Беларуси Алина, несмотря ни на что, не планирует. Такая опция, конечно, остаётся, но только на крайний случай.
— Но у меня уехало очень много друзей и знакомых, и этот процесс все ещё продолжается. И он меняет Беларусь. Я часто думаю: сколько основополагающего можно у нас отнять, чтобы Беларусь всё равно оставалась Беларусью? Это как греческий корабль «Арго», который в долгих плаваниях чинили столько раз, что к концу путешествия не осталось ни одной первоначальной детали. Это одновременно и какой-то другой новый корабль, и тот самый «Арго». Вот так и мы.
И видимость ЛГБТК-людей, и их безопасность, уверена собеседница, невозможны без изменений политического ландшафта Беларуси. «Гомофобия вшита в ценности этой власти, она связана и с зоновскими понятиями, которые озвучивал министр внутренних дел Шуневич, и с узостью взглядов Лукашенко — а ещё она наследует советской системе», — поясняет свою мысль Алина.
— Если помечтать о том, как могло бы быть в новой Беларуси, то да, я уверена, что там было бы место для разных людей, и условия для общественной дискуссии о равноправии сложились бы куда более благоприятные, — заключает она.
«Я не готов ждать, пока всё изменится»
Артём (имя изменено) работает врачом в одном из районных центров Беларуси. Он признаётся: никогда особых проблем с жизнью в белорусском обществе не было. «Я родился в Гродно, а это весьма европейский город. И так сложилось, что никогда в моей компании, в моём окружении не было «неблагополучных» людей, я окружал себя адекватными», — рассказывает он.
— Но я всегда понимал, что есть и другие люди. Я слышал много историй, сам что-то читал, узнавал через каких-то знакомых и понимал, что мне в какой-то части повезло. И несмотря на то, что моя среда была хорошая, мне было весьма неплохо, я понимал, что общество у нас очень гомофобное, и наступит тот день, когда и я с этим столкнусь.
Наш собеседник напрямую с гомофобией не сталкивался: ведёт скрытный образ жизни, не публикует «ничего вызывающего» в соцсетях. То, что он гей, знает очень мало людей, даже не все близкие друзья. Если кто-то спрашивает — он отвечает, но сам не спешит с каминг-аутом.
— В свете последних событий, конечно, чувство собственной безопасности у меня изменилась. Мне некомфортно, не думать про это я не могу и, опять же, плюс в том, что я немножко в другой среде. Я себя чувствую в какой-то степени защищённым из-за своей врачебной специальности, и мне кажется, что много кто мог бы закрыть глаза на мою ориентацию, даже гомофоб. Потому что понимал бы, что я в принципе делаю хорошее дело, помогаю людям… Ну, я сам себя так успокаиваю. Но всё равно чувствую себя очень дискомфортно и не могу про это не думать.
Артём приводит пример: если ему нужно посетить какие-то государственные органы, он удаляет приложения для знакомств, чистит беседы в телеграме. «Ни разу не было каких-то поводов волноваться, но я стараюсь думать наперёд, потому что мне страшно», — объясняет он.
Это всё — влияние отношения силовиков к задержанным, особенно к представителям ЛГБТК+. Провластные телеграм-каналы нередко публикуют личные переписки, фотографии и видео задержанных. Когда им «попадаются» квир-люди, на всеобщее обозрение вываливается всё: от интимных фото до секс-игрушек. Одного из задержанных заставляли на камеру называть имена своих сексуальных партнёров. Что было с этими мужчинами дальше, никто не знает. «По жизни являюсь геем», — вынужден был “признаться” в “покаянном видео” один из задержанных студентов, которого позже отправили в тюрьму.
— Это вообще какая-то дикая история… Все насильственные действия, аутинг… Я в какой-то момент решил, что не буду больше читать новости, потому что начал сходить с ума. Я понимал, что это на расстоянии, не в моём городе, у нас спокойно, но даже читать эту информацию было страшно. Это на меня очень-очень повлияло в каком-то эмоционально-психологическом плане.
Из-за этого состояния, жизни в постоянном напряжении и страхе, Артём решил уехать из Беларуси.
— Я твердо решил, что уеду, и сейчас нахожусь в процессе подготовки документов. Дорабатываю контракт, и у меня есть человек, который помогает с документами, с подтверждением моего диплома.
В какие-то положительные изменения при действующей власти Артём не верит.
— Я не готов ждать еще десять, пятнадцать, двадцать лет, когда это всё устаканится, чтобы чувствовать себя комфортно и начать как-то по-другому жить для себя, не опасаясь, что моя какая-то фотография или переписка или мои какие-то действия кого-то оскорбят, что меня унизят или я понесу за это какое-то наказание вплоть до ареста и прочего. Я не готов жить в страхе.
Гомофобия есть на государственном уровне, но есть и в обществе. Видимость квир-людей, уверен Артём, помогает делать общество более толерантным. Он видит это на примере своих знакомых: кто-то меняет мнение по сравнению с тем, что было несколько лет назад, потому что кто-то из известных или близких людей совершил каминг-аут.
— Это касается не только квир-сообщества, других проявлений нетерпимости. То есть люди становятся более толерантыми, какими-то более эмпатичными. Для меня вообще эмпатия — это очень важное чувство, и мне и в себе хотелось бы ещё больше ее развивать. И среди моих знакомых хочется как-то в этом поучаствовать, чтоб им помочь развивать эмпатию у них.
«Я не могу быть в шкафу»
Свою профессию наш собеседник Семён (имя изменено) решил не называть — иначе слишком легко будет «вычислить». Он идентифицирует себя как «маскулинный трансгендерный небинарный человек».
— Именно с такой формулировкой мне комфортно. В детстве я помню себя мальчишкой, играл в футбол, лазил по гаражам с пацанами, которые принимали меня за своего; играл в машинки, Лего, занимался спортом. У меня никогда в детстве не было сомнений, кто я. Потом был трудный подростковый возраст, и в школе меня буллили.
Собеседник говорит, что долго жил в денайле (от английского «denial» — так называют состояние, когда трансгендерный человек отрицает свою идентичность), но, несмотря на страх, он выбрал себя.
— Всё школьное время было для меня ужасным. Я хорошо учился, но не хотел ходить в школу, потому что знал, что каждый день меня будут унижать, рвать мои тетрадки, прятать или портить вещи. Я тогда не знал, как противостоять всему классу. Но буллят ведь не только из-за гендера, это проблема школьной системы в целом, — вспоминает Семён и продолжает: — На данный момент более-менее комфортно. Раньше были частые вопросы и наезды в транспорте и на улице: «Какого ты пола?» и подобные. Давно такого не замечал. Но, может быть, я просто сам стал увереннее в себе.
Белорусское общество, признаёт Семён, гомофобно и трансфобно — это «чувствуется кожей». Но в своём окружении собеседник смог собрать много хороших людей. Хотя быть открытым только с ними в случае Семёна не получится.
— Да, я как трансгендерный парень не могу быть в шкафу, если хочу, чтобы ко мне обращались так, как я этого хочу. Я должен говорить о себе, своём имени и местоимениях, делать бесконечный постоянный утомительный каминг-аут. Сейчас я нахожусь в том состоянии, что там, где меня хоть немного знают, я стремлюсь быть собой и заявлять о своём желании, как со мной взаимодействовать. Там, где это не имеет большого значения (на почте, в магазине) я не поправляю людей, которые обращаются ко мне неправильно. Хоть мне и неприятно, это не трагедия. Я рад, что у меня много друзей и знакомых, которые принимают меня и поддерживают. К сожалению, мои родители не принимают меня.
Беларусь никогда не была «приветлива» к трансгендерным людям, но после начала репрессий и войны стало ещё хуже.
— За последние два года моё ощущение безопасности резко снизилось. Когда закрывали НКО, мне казалось, что мир рушится. Когда задерживали друзей и знакомых, аутили их, издевались, было очень страшно и больно. Когда недавно умер Исаев [психиатр Дмитрий Исаев был одним из ведущих исследователей в сферах гендерной идентичности и сексуальной ориентации в постсоветских странах. – Еврорадио], я почувствовал как символ надежды, связанной с помощью трансгендерным людям в России, умер.
На этом проблемы не заканчиваются. Трансгендерному человеку для «перехода» нужно пройти специальную врачебную комиссию, но из-за коронавируса в стационар стало сложно попасть. Параллельно нагнетается всё больше гомофобной пропаганды.
— Страшно, что после перехода будет со мной, если мне, например, нужно будет в больницу, а у меня мужские документы, то как меня будут лечить, будут ли толерантны? Или, например, я искал гинекологинь, и некоторые в клиниках говорят, что «мы таких не осматриваем» и т.д.
Но, несмотря на всё это, Семён не хочет уезжать из Беларуси — во всяком случае, пока нет ещё большей опасности, чем сейчас.
— Я хочу влиять на происходящее, пока ещё могу хоть чем-то помочь. Здесь мои друзья, семья, работа, мой дом. Почему именно я должен уезжать? — говорит он и отмечает, что и в случае переезда пришлось бы прикладывать много усилий, но уже для того, чтобы хоть как-то наладить жизнь.
Разговор об ЛГБТК+ людях, убеждён собеседник, помогает делать мир более толерантным. Правда, он не ожидает, что действующие власти сбавят гомофобную риторику.
— Сейчас, если ты чем-то выделяешься и это не полезно для власти, обязательно захотят подравнять тебя до «нужного уровня», чтобы не высовывался. Ведь если одни могут заявлять о своих правах, то и другие. Это общая борьба о наших правах.
При поддержке «Медиасети»
