Украина до и после Майдана, особенно чувствительная тема для азербайджанского читателя. «Вы хотите устроить Майдан в Баку» — эта крылатая фраза в виде упрека, критики или «разоблачения» сопутствует почти каждому сообщению, касающемуся прав человека, свободы слова или коррупции в стране. Не имеющий полного представления о долгой дороге, ведущей к Майдану, о причинах и следствиях этого процесса, читатель может воспринять это как угрозу обществу и стране, в которой он живет. Какие процессы привели Украину к Майдану? Что дали они обществу? Какие изменения произошли после Майдана? И как медиа действовала до, во время и после таких радикальных изменений в политике и обществе? На вопросы Meydan.TV отвечает украинский журналист и медиа эксперт Евген Глибовицкий.
—
— Как Вы считаете, насколько медиа в стране способствует изменением в лучщую сторону и вообще, должно ли быть такая миссия у медии?
— Медиа в Украине стали частью более широкой картины изменений. Власть утратила монополию на формирование повестки дня для общества. Медиа разделились на две условные группы: массовые и влиятельные. Первые — это традиционные СМИ под котролем государства или олигархов. Вторые — в основном старт-апы или вообще продукты соцсетей, у которых небольшая, но сложная аудитория. По мере того как на ноги становился средний класс (те, у кого есть чувство достоинства и критическое мышление), они нуждались в новых возможностях для общения, обсуждения и дискуссий. Поэтому появление новых медиа — это естественный процесс роста субъектности в обществе «снизу вверх»
— Какие медиа дали среднему классу эти возможности общения, обсуждения и дискуссий?
— Медиа, служащие аудитории, а не кому-то «наверху». Это hromadske.tv, hromadske radio, tvoemisto.tv, Общественное вещание, журнал «Новое время» и другие…
— Насколько равны силы, возможности, численность первых медиа со вторыми, которые принадлежат тем, кто наверху?
— Силы неравны. Но они неравны по-разному. Один пост в Фейсбуке, усиленный новыми медиа может оказать большее влияние на повестку, чем консолидированная позиция все крупных традицицонных СМИ. Но охват аудитории, проникновение, а следовательно, электоральное влияние, несравнимо больше у традиционных СМИ. То есть, если смотреть с точки зрения выборов, главные вопросы повести определяют малые медиа, а позиции в общество несут уже крупные СМИ.
—
Можно ли сказать, что если во время процессов на Майдане не было свободных, независимых СМИ, то возможно, Майдан продлился бы намного дольше?
— Свободных СМИ до Майдана в Украине практически не было, но плюрализм был. Даже зависимые от олигархов СМИ имели разные редакционные направленности. Например, 1+1 остро критиковал Януковича даже во время его правления. Культура обсуждений в Украине возымела свое — украинцы начали использовать соцсети не как средство межличностного общения, а все больше как заменитель СМИ. В результате Фейсбук на какое-то время фактически стал украинским аналогом общественного вещания — там происходили все главные для страны дискуссии. Во время Майдана стартовало несколько уже профессиональных медийных проектов, которые отличались от блогосферы глубиной и большей незаангажированностью.
—
Очень интересно Ваше мнение насчет медиа «олигархии». Как Вы считаете, может ли журналист, работая на медиа которое принадлежит олигарху или кому-то «наверху», оставаться свободным, независимым, сохранять достоинство и быть не в ответе за политику СМИ, на которого он работает?
— В исключительных случаях это возможно. Все зависит от того, какие правила игры между сторонами. В Украине после почти повсеместных требований тотальной лояльности в 90-х и начале нулевых, собственники СМИ начали понимать, что таким образом убивают и профессиональную и творческую среду. Уже после Оранжевой революции правила игры поменялись, теперь допускалась свобода по всем периферийным вопросам, по главным же требовалась лояльность. Значитальная часть хороших журналистов таким образом ушли в публицистику, документалистику — прочь от новостей, и большие каналы были с этим согласны. Однако, со временем оказалось, что такие «золотые клетки» убийственны для профессиональных качеств самих журналистов.
Все больше журналистов вообще уходили в другие профессии по образцу польских журналистов после введения военного положения в Польше в 1981. Чтобы не врать, не говорить полуправды, многие уходили в бизнес, на преподавательскую работу и так далее. Во время Майдана многие из таких незапятнанных профессионалов вернулись обратно в профессию. Это была очень важная волна, несущая с собой очень дефицитное доверие.
—
Скажите, Евген, что еще изменилось после Майдана и не только в медиа? Обычно после изменений мы наблюдаем вплеск нового, свободного которое сдерживалось годами. В культуре, литературе, в нравах есть изменения?
— Если смотреть на Украину о стороны, то складывается впечатление, что изменения произошли вследствие Майдана. Изнутри заметно, что наоборот, Майдан произошел вследствие изменений в обществе.
Украина в позднее советское время выпадала из логики происходящего в европейской части СССР. С времен раннего Брежнева республикой железной рукой руководил Владимир Щербицкий, который в своих подходах был прямой противоположностью политике перестройки. Фактически, перестройка в Украине не завершилась в 1991 году, поскольку сама независимость была провозглашена хотя и с участием демократических сил, но самими коммунистическими функционерами. Они создали для себя «новую старую советскую страну», опасаясь изменений, которые осознанно или нет мог принести Борис Ельцин в России. В Украине 90-х ключевые решения принимали «красные директора», позже к ним присоединились новые олигархи. Это все носители советских ценностей. Они не свободные люди, а беспредельные. Они не богатые, это «бедные с деньгами». Расточительность правящих групп смягчалась наличием советской подушки зажиточности и бурным ростом экономики между 1998 и 2008 гг (в том числе и вследстве реформ правительства Виктора Ющенко). К финансовому кризису 2008 года в городах сформировался свой «креативный класс», люди, не входящие в иерархические вертикали и в то же время, экономически активные. Удар кризиса 2009 года стал для них холодным душем по двум причинам. Во-первых, они стали перед беспрецедентным ценностным выбором: пытаться удержать образ жизни или уровень доходов? Это заставило многих впервые посмотреть на материальные блага не как на возможность, а как на ограничения. Во вторых, и особенно вместе с результатом президентских выборов 2010 года, когда победил Янукович, многие поняли, что институциональная среда: правила, законы, государство — обернуты против человека. Становилось только хуже и многие поняли, что волей-неволей придется заниматься защитой своих прав, или завтра ты станешь жертвой, например, беспредела какого-то мажора. В результате, с 2011 года мы видим экспоненциальное, взрывное развитие гражданского общества, и это на фоне вялого интереса доноров к Украине времен Януковича.
—
То есть уже была подготовка к процессам Майдана…
— К началу Майдана украинское гражданское общество было сильнее, чем когда-либо и было готово к защит своих прав. Основные ожидания состояли в защите демократии во время следующих президентских выборов. Однако, неподписанием Соглашения об ассоциации с ЕС, Янукович стал триггером новых протестов, которые его же команда усилила, дважды постаравшись силой разогнать мирный протест на Майдане. Тогда складывалось впечатление, что власть нарочно пытается спровоцировать Майдан на насилие — попытки длились на протяжении ноября, декабря и января, пока не был убит первый майдановец, а радикалы из Правого сектора не взяли в руки бутылки с зажигательной смесью.
— Какие Вы видете изменения в стране после Майдана в области коррпуции? Ее стало меньше или новые власти тоже не оказались не такие уж чистые на руку?
— Коррупции стало меньше, но говорить о ней стали больше – это связанные вещи. С одной стороны, украинцы привыкли за взятку снимать с себя ответственность. С другой стороны – результативная борьба с коррупцией должна начинаться сверху, где коррупция открывает возможность грабить общество и оставаться безнаказанным.
И гражданское общество, и западные страны задействовали максимум своего давления на правительство и парламент, чтобы начали действовать реальные антикоррупционные структуры – новосозданное антикоррупционное бюро, специальные прокуроры. Политики и чиновники теперь должны декларировать не только то, чем владеют, но и то, чем пользуются. Реформированы государственные закупки, где через «прокладки» выводились миллиарды. И главное – реформирована основная энергетическая государственная компания – НАК Нафтогаз Украины, которая раньше давала возможность сказочно обогащать тех, кто контролировал ее руководство. Новая власть коррумпирована, поскольку в Украине оппозиция почти всегда также имела доступ к дележу «пирога». Однако, контроль над ее действиями во много, много раз жестче.
Фактически, сейчас происходит главное сражение за устойчивость новых, антикоррупционных правил игры. С одной стороны большая часть государственной машины, защищающая свой статус, с другой – гражданское общество и «корсет» ЕС и западных стран, которые привязали «морковку» безвизового режима и другие возможности к антикоррупционным действиям правительства.
— Как Вы думаете, ожидается ли в Украине еще один Майдан и если ожидается, то когда?
— Майдан не нужен, если в стране все хорошо. В этом смысле Майдан может превратиться в повторяющееся событие только в случае провала реформ – а они идут, хоть и не так быстро, как хотелось бы. С другой стороны разговоры о «третьем Майдане» — это типичная риторика пророссийских голосов. Гражданское общество, которое было инициатором и мотором Майдана, сейчас занято вопросами реформирования страны. Политическая ситуация позволяет открытую конкуренцию политических сил. Смысла в Майдане – если это не маскировка под Майдан попытки устраивающего Кремль переворота – нет. Если такая попытка будет, ее легко будет идентифицировать и разоблачить, поэтому шансы на новый «Майдан» невысоки. Украинцы делают выводы из своей истории.
Специально для Мейдан ТВ.
