Несентиментальный бакинец с Ольгинской
Писатель Александр Гольдштейн родился в 1957-ом году в Таллине, но с самого раннего детства до 1991-го года прожил в Баку. В начале девяностых он, по признанию своего двойника из романа, «в ужасе» покинул новое национальное государство и поселился в Израиле. Там, с января 2002-го по декабрь 2003-го и был написан большой бакинский роман «Помни о Фамагусте». После прочтения, однако, складывается впечатление, что в текст — без сомнения, центральный в творчестве автора, было вложено куда как больше, нежели неполные два года.
«Помни о Фамагусте» — роман необычайно многогранный. Условно его можно разделить на две части. С одной стороны — он автобиографический. Автор-рассказчик предстает сразу в двух временных срезах: корректором в Баку конца семидесятых и жителем Израиля середины нулевых. Второй пласт романа — мозаика всеразличных историй, так или иначе связанных с Закавказьем, Апшероном и Баку. В общем-то, все 460 страниц романа — это вереница эпизодов, сцен, портретов, дорог и судеб. «Дуги, углы, узлы наблюдений» сплетаются в целый клубок сюжетных линий, легко меняют перспективу и часто перелючают время и место действия.
Что поражает с самых первых страниц романа — это высокая концентрация письма. Перед читателем не привычное ему прямолинейное описание. За каждым предметом чувствуется крепкое отстранение, ограненность грубого факта, доставляющего на белый лист иносказательный комментарий, тонкое высказывание, пропущенное сквозь фильтр рефлексии.
Лейтмотив романа, его центральный узел — Баку ХХ века. Хотя в тексте «город нордов» ни разу не назван по имени, его всегдашнее присутствие несомненно. Топографическая карта Баку разворачивается в романе во всю ширь: от бульвара Диадохов, «бульона фланеров, наперсточников, зазывал, чудаков» — до бани «Фантазия»; от книжного базара под пальмой, собрания «жучков и простофилей» — до булыжного Молоканского сквера, где «подле тинистой ряски бассейна пивные столики мордой-об-стол»; от Девичьей башни, «средневековой манией грандиозо, вскормленной шквальными ветрами с моря» — до старого ресторана «Гюлистан», расположенного на девятом этаже здания в новомавританском стиле.
Время в романе — сквозное и летучее, рассказ писателя свободно плавает вдоль и поперек двадцатого века. Здесь есть имперский Юго-Запад и мусаватистское время, «песьи» пореволюционные года и НЭП, застойное вневременье семидесятых и эмигрантская современность. По признанию самого автора, перед нами «запечатленье города, краеведение, которое подсверкивается искрами настоящего».
Автор романа Александр Гольдштейн, как и его герой-рассказчик – филолог, повязанный на европейской культуре, одновременно и рефлектирующий мечтатель, и меткий скептик. Эмигрант, не способный до конца определить понятие родного места, у него лишь один спутник — его верный «сурок» — русская речь. Он самокритичен и полон сомнений по отношению к окружающему миру, будь то Ближний Восток, Европа или Закавказье. Его роман — не ностальгирующая идиллия и эмигрантские вздохи, а злой, иронический взгляд «чужого среди своих». Хотя автора, как и его рассказчика, можно без зазрения совести назвать коренным жителем интернационального Баку, обитателем и завсегдатаем его центральных кварталов, все-же по своему складу он фланер-одиночка, принц-инкогнито, холодный наблюдатель, прячущийся в толпе большого города и подглядывающий за чужой жизнью. Неудивительно, что подчас он описывает привычный Баку в довольно мрачных тонах.
Демонический путеводитель по Парапету
В шестой главе романа герой-рассказчик с коллегой совершают прогулку по центру города. Эта прогулка — некое несентиментальное путешествие — повод для беспощадного наблюдения за происходящим в «столице азерийских тюрков». Взгляд, мысль и речь рассказчика взыскательны, весомы и критичны. Это взгляд и современника, и постороннего, взирающего на человеческую массу изнутри и как бы выворачивающего ее лицемерные мифы и устои внаружу, на острый и пристрастный свет.
В переполненных чайханах разливают «приправленный мятой наркотик цвета красного дерева», от которого «восстала бы дохлая лошадь». Приход от чая – блеск глаз, изумленное и восторженное озирание внутрь, «бурная электрификация нервов». Закуривающая коллега в сплошь мужской чайхане «сбивает прицел, искажает семантику: не проститутка, а курит». Здесь, в исламском городе, «не принято, чтобы женщина курила на виду у всех». Курение вкупе с привлекательностью – табу, курить можно «морщинистым, кряжистым, на корневища похожим старухам» или «размалеванным шлюхам, иноплеменным молодкам потасканным». В эту категорию попадают все, кто носят «короткие, выше коленок, юбчонки». Отношение к ним у мужчин-южан крайне беспардонное. Презрительно отзывается мужская масса, та, которая «армия служил, турма сидел», и по поводу русских женщин и мужчин.
Парапет в сознании героя приобретает какие-то монструозные черты. Это «асфальтовый блин, в центре которого горб и пальма». Здесь «адреналиновый шторм, мусический и сексуальный». «Древние демоны места», живые и поныне, воют о том, что когда-то в парке собирались проститутки. Женщины шли на Парапет с окраин, например, от зоопарка, где «лай и кашель гиен» мешается с «пороховой артиллерией хищников-тяжеловесов», «от пьяного футболом стадиона, который, забывая о женщинах, вынюхивал поживу в распоясавшейся плоти соперников», где все четыре трибуны скандируют хором «Ор-ду-ба-ев дол-ба-еб». Желанные женщины «несут свое мобильное блудосвятилище» пешком до Парапета. Рассказчик подробно описывает некоторых выдающихся обитательниц блудного мира. Он различает сексуальность славянок, к белой плоти которых так мечтает «подсосаться» восточный мужчина, а, насытившись, охаять падшей. Но если у «южных самцов» свои «южные грехи», то герой-рассказчик отдает предпочтение южанкам, которые «зазывней, звериней, биологичнее, телергонней и пробирают на зависть чужим».
Советский Парапет в сознании героя – становище злачной, бездуховной и удушливой атмосферы, в которой «отхаркивает мокроту порывистый ветер», а неподалеку от «норки шашлычника» играют в пинг-понг на столах с провисшей посередке сеткой. Из динамика звучит страстная музыка: «раздирающий мугам» и «хиндустанский шансон». «Увеселительные пролежни Парапета» привлекают скопище, толпу, «черную кашу», которую наш герой делит на три самобытные категории.
Безрадостная социология мещанства
Первую категорию составляют «упитанные»: благодушные и устроенные, с округлыми животами и «филейными ляжками», они даже дома не снимают своих любимых пыжиковых шапок. «Звезда удовольствия» выносит их на Парапет, «для наслаждения теплым, мягким, жирным и сладким». У этой категории во главе угла – солидность, эмоциональная умеренность, «хаш из бараньих костей на рассвете, и по мужнему требованию разлепляются бедра жены». Они хоть и обжигаются неуютным мугамом, но «из ложной расовой солидарности» прилюдно хвалят его: «пах-пах-пах».
Следующие по списку вечные студенты – худые разночинцы в «кургузых пиджачках, в «колючих ядовитых шарфах псевдомохера». Обитатели общаг с «облезлым чайником с утра на плите», завтракающие в продмаге «кислой булкой за шесть копеек» и мерзким на вкус какао, они пьют «кобальт утешения»: «Удовольствие худых было оставаться несчастными, они целиком отдавались раздирающей музыке, и до них, как до гепарда перед броском, можно было дотронуться». Неудовлетворенные сексуально, они разве что изредка, в тени, на скамеечке, «общупают» такую же, как и они «недокормленно сельскую институтку-общажницу».
Третья группа – «обугленные» даглинцы, «обитатели верхних колец амфитеатра». Опасные, лютые – «могли пустить бритву, дремавшую в рукаве», они внушали страх горожанам, носили фотографию умершего родственника на лацкане, выступали кастой. Спускались в город поодиночке, «всегда пиджак, и широкая кепка, и узкие черные остроносые туфли под коротковатыми, зауженными в дудочку брючками».
Апшеронская книга мертвых
Роман «Помни о Фамагусте», однако, гораздо шире и богаче, нежели сумрачное описание прогулки по Парапету. Он, как многослойный пирог, состоит из множества сюжетных планов. Кого только не встретишь на его страницах: здесь и артель низкорослых горбунов, засевших в бункере у Сабунчинского вокзала за кройкой кепок-аэродромов; и старейшина даглинцев: эстет-убийца, поклонник Хаима Сутина и реформатор мугама; мистический картежник, проходящий спиритуальную школу у сэнсея Яшара-муаллима. Здесь полумифический гладиатор Мгер-Клавдий-Мгоян и его путь от мускулистого водоноса к просветленному поклоннику поэзии с пластикой почище пантеры; здесь и отец Паисий, математик и богослов, напоминающий евлахца Павла Флоренского; Освободитель с целой сворой сопутствующих пореволюционных персонажей; предки рассказчика – красавица Бэла и предприимчивый еврей Исай Глезер; рисовальщик эротических карикатур Исмаил, профессор-античник Всеволод Спиридонов, за которым угадывается символист Вячеслав Иванов, преподававший после революции в Бакинском университете, писатель Ордубади, узнаваемый Мирза-Фатали, и многие другие. Все они живут в «городе нордов», месте сплоченных наций, дважды «перекипевших в котле».
В четырнадцатой главе описаны последние годы жизни классика азербайджанской литературы — Джалила Мамедкулизаде. Писатель-сатирик, редактор знаменитого журнала «Молла Насреддин», ко времени описания уже прекратившего свое существование, Мамедкулизаде в романе — одинокий пожилой мужчина — опустошенный и неприкаянный. «Лысый, 62 лет, давно не целованный», он бродит по бульвару, обедает в столовой литераторов «пародией на бозбаш», зачарованно смотрит фильмы с Бастоном Китоном в полупустом кинозале, размышляет о «национал-советчине», страдает от запоров. Писатель предстает нами в целом ворохе интимных подробностей: бесприютный интеллигент, чуткий наблюдатель своей родины, он доживает век в пору «свирепой» перестройки города и дикого голода.
Что же означает название книги — возглас «помни о Фамагусте»? Фамагуста — портовый греческий город на Кипре, захваченный в 1974 году турками. Греки, однако, не забыли его, и в языке появилось присловье «помни о Фамагусте», напоминающее о несправедливой оккупации. Роман для Александр Гольдштейна — это тоже своебразный поминальный звон, работа против забвения: «Писатели, когда пишут, обычно не помнят о Фамагусте. Им кажется, что если не называть какую-то вещь своим именем, она сама собой рассосется». А еще на ум приходит древнеегипетская «Книга мертвых», которая одновременно и эпитафия, и текст-воскресение. Неспроста на последней странице романа появляется образ «бронзового, желтоглазого» писца с палеткой в руках, «с мудрым ибисом, с песьеглавым Анубисом за компанию». Эта фреска из детства героя, со стен бани «Фантазия» и есть метафорический образ писателя и его выдающегося романа.
Роман Александра Гольдштейна «Помни о Фамагусте» вышел в 2004 году в московском издательстве «Новое литературное обозрение».
