Есть у меня друг. Вообще-то мы очень разные, я старше его на двадцать лет, но видимо, в этом и кроется причина того, что мы дружим уже тридцать лет. Он абсолютный прагматик, смотрит на мир реалистично и совершенно далек от идеализма. Я, несмотря на свой преклонный возраст, сохранил привитые мне в детстве и юности представления о том, каким надлежит быть миру, и все еще стремлюсь к тому, чтобы мои представления о мире соответствовали этим идеалам, и чтобы мир, в меру моих возможностей, соответствовал моим идеалам.
Такие вот мы разные, но вместе с тем продолжаем дружить, не прекращая свои долгие споры о том, каким надлежит быть миру, и как следует решать проблемы мира.
Естественно, в том числе о том, каким должен быть мирный договор между Арменией и Азербайджаном.
Мы прожили в одной стране в общем-то похожую судьбу, поэтому между нами нет разных мнений насчет того, что было и как было. Просто мы дополняем наши знания некоторыми подробностями того, как все в реальности происходило.
Ну не мог же я учиться в одной и той же школе с армянскими учениками, я – выпускник азербайджанского сектора. Со мной армяне не учились.
А он учился в русском секторе, и с ним в одном классе и в одной школе учились много армянских мальчиков и девочек.
Соседка-армянка брала его за руку, и вместе со своим сыном отводила в школу, где он и ее сын, армянский мальчик, сидели в одном классе рядом.
А на другой день его мама брала за руку соседского армянского мальчика, и отводила его в школу вместе с ним, своим сыном, потому что у мамы армянского мальчика случились какие-то неотложные дела.
Они были соседями, и играли в одной дворовой футбольной команде, и если ребята-азербайджанцы из соседнего двора захотели бы чем-то обидеть армянского игрока дворовой команды, то перед ними выстраивалась грозная фаланга из азербайджанских игроков дворовой футбольной команды, которые ни за что не дали бы обидеть своего соседа и товарища.
Национальность не имела в Баку никакого значения, важно было быть порядочным человеком. Мой друг своего армянского соседа считал порядочным человеком, и старался быть ему верным другом.
Когда Кремль разжег костер межнациональной розни, семья армянского друга моего друга вынуждена была уехать. Советская власть открыто своим гражданам безопасность обеспечить отказывалась. С этого момента она, понимала это или нет, перестала быть властью.
Весь двор помогал семье армянского уже юноши собираться, и весь двор с болью в сердце провожал его.
Люди все еще ясно и четко не понимали сути того, что же происходит со страной и с ними.
Они с армянским своим другом, уехавшим в Россию, связь поддерживали, он читал его в Фейсбуке.
Он был ошарашен постом своего друга, когда тот написал, что «героические армянские фидаины Нагорного Карабаха разгромили превосходящих их численно во много раз трусливых азербайджанских бандитов».
Все. Закончилась дружба. Перечеркнуты годы соседства и товарищества, отринуты годы мирной жизни. Он не он, бывший друг и товарищ, он – враг.
Так мой друг относится к жизни и к людям.
Я же интернационалист, я стараюсь понять другого, выстроить эмпатию, прочувствовать его боль и страхи, связь его непонимания действительности с реальными причинами нашего бытия. Я стремлюсь к тому, чтобы мой армянский собеседник и партнер понял меня, осознал, что я ему не враг, что врагами нас сделали недобрые люди и силы, что на самом деле нам выгодно возобновить наши прежние добрые отношения. Я все время думаю над тем, что бы могли сделать азербайджанцы для того, чтобы армяне смогли преодолеть свое недоверие, и смогли бы возобновить нормальное человеческое общение с нами.
Тридцать лет я думал и работал в этом направлении, и преуспел. Сумел найти одного армянина и одну армянку, которые думали так же, как я, и стремились к миру так же, как я. Я нашел Георгия Ваняна, и начал сотрудничать с ним в его миротворческих начинаниях.
Армянское общество отвергало его, он же героически боролся с заблуждениями своего любимого народа. Вторая карабахская война доказала его правоту, он начал выходить из изоляции. Тут ковид-19 его убил. Я остался один.
Мы продолжаем активно обсуждать со своим другом пути к примирению с соседним народом. Наши взгляды расходятся кардинально.
Я не изменил своим принципам, продолжаю говорить об эмпатии, о необходимости понять армян и помочь им избавиться от своих фатальных заблуждений. Призываю к таким шагам с нашей стороны, которые могли бы убедить армян в том, что мы им не враги, а просто соседи и другие, надо просто понять друг друга. Я призываю свой народ помочь армянскому народу перенести боль от своего тяжелого поражения, для чего продемонстрировать добрую волю и милосердие. Я призываю освободить пленных, не требовать репараций, которые выплатить они все равно не в состоянии, открыть армянскую церковь в Баку, огласить и обговорить условия достойной жизни армян у себя на родине в Карабахе.
Мой друг тоже не изменил своим принципам, и твердо отстаивает свой реалистический подход к решению карабахской проблемы. Если я призываю, правда, почти безрезультатно, к взаимопониманию и сотрудничеству, мой друг призывает к тому, чтобы армян… наказывать.
Он убежден, что другого языка заболевший нацизмом народ не поймет. В доказательство он ссылается на пример немецкого народа, который до восьмого мая бился за Берлин, и которого вылечили суровые методы жесткого насилия и контроля органов управления союзнических оккупационных войск.
Он, учитывая наш большой разрыв в возрасте, деликатно вразумляет меня, объясняя, что есть всего два подхода для лечения психической болезни под названием «националистическая фанаберия».
Первый подход – это мой, гуманистический и идеалистический, однако совершенно не практичный и почти бесполезный. Это когда народ, потерпевший поражение, жалеют, привечают, ласково уговаривают отречься от своих вредных и опасных заблуждений, понять, что кроме сладких грез о возвращении того, чего, быть может, и вовсе не было, лучше примириться с реальным миром, и начать жить с соседями в мире и согласии.
Мой друг уверен, что этот путь – в никуда. Он обречен на неудачу. Эти методы лечения запущенной болезни совершенно неэффективны.
Мой друг уверен, что повергнутого противника необходимо крепко держать поверженным и методично наносить по нему удары, один за другим, и в перерывах спрашивать: «Ты все еще хочешь восстановить Великую Армению? Ты все еще презираешь и ненавидишь туркес? Ты все еще хочешь отнять Карабах у Азербайджана? Ты все еще мечтаешь о Нахчыване? Ты все еще мечтаешь о Западной Армении?»
И каждый раз, когда поверженный враг упорно отвечает «Да», наносит по нему болезненный удар, так, чтобы он прочувствовал связь между своей болью и своим неправильным ответом.
Неправильным потому, что он противоречит международному праву, всему опыту человечества, в том числе опыту совместного проживания народов Южного Кавказа на этом клочке земли, то ли благословенной, то ли проклятой, из-за этой проклятой болезни наших соседей.
Мой друг говорит мне, что надо признаться: жизнь семьи, в которой один из членов страдает душевным недугом, превращается в ад, если этого больного не изолировать, или же не вылечить, даже радикальными и болезненными методами.
Я честно описал вам эти два подхода, вы сами скажите, какой из них более жизненный.
Статья отражает точку зрения автора, которая может не совпадать с редакционной Мейдан ТВ.
