27 октября исполнилось 16 месяцев со дня моего заключения. Это 1/3-я моего общего времени тюремного заключения. Уже на следующий день я обратился в суд Карадагского района в соответствии со статьей 71 Уголовного кодекса Азербайджанской Республики. В соответствии со статьей 170. Я попросил заменить эту статью, на статью Уголовного Кодекса 42, по которой, наказание заменяет трудовая работа. На самом деле, мое прощение было очень простым и ничего не мешало положительности ответа. За время заключения за мной не наблюдалось никаких послушаний и правонарушений.
Но естественно, что это все были условности, и все зависело от приказа свыше. Замечу еще тот факт, что вместе со мной по тому же ходатайству в тоже время подал прощения другой политический заключенный Гурбан Маммадов. Утром седьмого ноября заместитель директора по воспитательным работам тюрьмы Натиг Гаджиев сообщил нам о том, что в 15:00 пройдет суд по нашему прошению. Это была немного неожиданная для нас новость, так как обычно ходатайство рассматриваются в один день для 30-40, а заключенных. Чувствовалось, что начальство места уголовного заключения Карадагского района не хотели переживать конфуз, выпуская на волю настоящих преступников и оставляя нас в неволе.
Это говорило о совместности начальство, что является положительным обстоятельством. В 15:00 нас по голосовой связи позвали в дежурное отделение. Так как в помещении не было специального зала для проведения суда нас собрали, в кабинете заместителя директора Натик Гаджиева. Прокурор Фарахим Гусейнов и выделенный государством адвокат Шюкюр Шыхыев а также представитель 14-ого Уголовного Место Пребывания Натиг Гаджиев под руководством судьи Рашада Маммадова проводился суд.
После начала процесса суд передал мне слово, и я кратко изложил свое желание. После этого слово передали Натику Гаджиеву. Он подтвердил, что за время заключения я не нарушал правил общественного режима и характеризовал меня как замкнутого и нервного человека. После этого он заметил, что заключенный, то есть Ядигар Садыгов хоть очень положительно относиться к образованию, интеллектуально развит и часто посещает библиотеку тюрьмы, но, к сожалению, не предрасполагает к трудовой деятельности. Он не принимает участия в озеленении и очищении территории и не любит принимать участия в общих, трудовых работах. А также он не признает совершённое им преступление и не чувствует угрызения совести по поводу содеянного.
После того, как закончилась речь заместителя директора, мы поняли, какого рода будет решение суда и что решили сверху. Поняв, что вся моя характеристика не имеет никакого значения для положительного заключения суда, я решил, что если режим притесняет меня в выступлении социальных дебатах. Хотя бы здесь, я смогу хоть немного остудить свое желания. Я, конечно, осознавал, что написанное мною в течение 20 дней, последнее слово выступления которого заняло почти целый час, не оказавшее на судью Лянкаранского судьи никакого впечатления ни чем не отличится от выступления экспромтом перед судьей Рашадом Маммедовым, который, отнесется к выступлению также безразлично.
Ну как говорится, беседуем для себя. Для знающих меня хотя бы малость людей и для меня самого самое неожиданное было утверждение, что я оказывается неуравновешенный и замкнутый. Но для аналогичных ситуаций это шаблонный аргумент. Я не жалуюсь, Гурбан бека вообще назвали «эгоистом». Перейдем к другим аргументам. Я считаю абсурдной аргумент, связанный с не желанию принимать участия в трудовых работах. Эти условия в Уголовном Кодексе образовались по двум причинам. Обе причины это остатки советского времени.
Один из них коллективизм, это когда интересы общества ставятся превыше интересов индивида. То есть, ты совершил преступления и нанес ущерб обществу, а теперь ты должен занимается полезной работой и производством. Другой аргумент таков, что люди, которые живут по тюремным законам, отказываются от трудовой деятельности. И они живут за счет денег заработанных преступным путем. Человек, совершающий наемную работу, не имеет шансов повышения в преступной иерархии и получения имени «вора». Если заключенный занимается трудовой работой, уже является отстраненным от профессиональной преступности.
По советской идеологии, труд даже обезьяну превратил в человека. Неужели, он не изменит преступника? С того периода времени многое изменилось. Раньше в каждой тюрьме находились специальные «Промзоны» места для производственных работ. На сегодняшний день они все ликвидированы. Сейчас даже место содержания заключённых считаются местами решения свободы. То есть практика изменения заключенных с помощью трудовой деятельности уже не практикуется. Не смотря на это до сих пор есть те кто, занимается промышленными работами в местах заключения. Они в основном занимаются очищением мест лишения свободы, амбарщики, парикмахеры, швеи, сапожник и другие сферы. Им каждый месяц выплачивают 100 манат.
Если я не получаю зарплату, требовать у меня заниматься трудовой деятельностью, абсурд. Я уже не говорю о том, что основная причина моего задержания заключается в моем желании улучшить просторы своей родины. И вообще клеветать на человека, который работает с 17-ти лет и длительный период своей жизни занимается педагогической деятельностью, что он не любит трудиться, абсурдно. Самое комедийное обстоятельство в том, что режим, который не дал мне возможность работать на свободе и отстранивший меня от моей любимой профессии, сейчас держит меня в заключении по причине моего нежелания работать.
P.S: После суда я вспомнил один исторический факт. В одном из нацистких концлагерей, если не ошибаюсь в «Аушвиц»е, на входной двери была вывеска с словами: ARBEIT MACHT FREI. В интернете даже осталась картинка вывески, которую, оставили как экспонат. Думаю, такая же вывеска нужна, для наших тюремных помещений. Чтобы мы заранее знали, что нас ждет.
